Начало игры

- Парень, проснись! Подъезжаем.
Окрик возничего выдернул меня из неглубокого сна, в котором я пребывал последние несколько часов. Я приподнялся на локтях и выглянул над бортом телеги. В лицо мне тут же ткнулась наглая козья морда. Стадо этих животных путешествовало с обозом от самого Подовражья, чтобы быть проданными в порту на какой-нибудь корабль.
Я отодвинул морду в сторону и сел, оправляя одежду и вытряхивая солому отовсюду, куда она успела набиться за время моего недолгого сна в стогу на телеге. Огляделся.
Мы действительно подъезжали. Вся дорога, впереди и позади, была буквально забита повозками, всадниками и пешими. Весь этот бесконечный караван то стоял на месте, то разом ненамного продвигался вперед, и снова останавливался. Я сообразил, что все эти люди ждут своей очереди попасть на паром и пересечь реку. Я вгляделся вперед, надеясь увидеть над рекой стены города, но утро было туманным, и из белесой пелены, накрывшей реку, выглядывали только шпили нескольких башен. Да… не так я представлял себе самое грандиозное путешествие в своей жизни.
Ежась от весьма свежего утреннего воздуха, который со сна казался еще холоднее, я перебрался на скамейку к вознице.
- Куда стока народу разом прет? – спросил я, поплотнее запахивая куртку.
- Так ярмарка же! – Хохотнул возничий, поражаясь моей несообразительности. – Со всей, почитай, Берканы, торговый люд собирается.
Отлично! Занесла меня нелегкая в Аспер в самое неподходящее время. Всегда мечтал потолкаться в этакой давке. Кстати, о давке. Места в гостинице, даже самого завалящего, как пить дать, я сейчас не найду. Одна надежда на отца, да пребудет он во тьме, и его наследство. А то придется ночевать на скамейке в городском парке.
Размышляя о радужных перспективах, открываемых для меня Аспером, я молчал. Телега мало-помалу продвигалась вперед.

Начало игры

- Твою же мать! Какого лешего! Мать моя женщина!
Я вскочил, спросонок, и больно ударился головой об нависший сучок. Продрав глаза, я уставился на невесть откуда взявшуюся толпу, которая кричала, смеялась, ругалась. Кто-то дрался неподалеку. Ржали лошади. Впрочем, как и возницы.
- Пирожки! Свежие пирожки.
Торговка толстая, хотя нет - жирная, бабища в замызганном переднике прошла в нескольких метрах от меня.
- Если ее пустить на сало, то мне до конца моей никчемной жизни хватит смазки для механизмов. – Побурчал я себе под нос.
-Так. - Я встал, разминая затекшую шею.
-Он сказал – "Попехали!" - и махнул рукой. - Снова пробурчал я себе под нос, и стал пробираться к переправе.
- Эй ты, зеленый! А ну в очередь, тоже мне умный нашелся!!! – Какой-то, похмельного вида крестьянин, попытался схватить меня за капюшон сутаны. Куда там этому старому оболдую. Я увернулся от его лапы, и, изловчившись, дал ему пня. Тот пошатнулся и растянулся на земле, зарывшись лицом в траву. Народ одобрительно загомонил.
- Не, ну никакого уважение к священнослужителям! Совсем ум пропил, старый дурень!
Позвякивая кадилом, я принялся продвигаться дальше.
- Посторонись! Разойдись! Что уставился как жаба на аиста! - Периодически отвешивая пинки зазевавшемуся люду, я пробирался к голове этого столпотворения. Пока таким образом я прокладывал себе дорогу, успел стащить с какой-то телеги пару яблок, кусок колбасы. Чем, в общем, был доволен. Нормально так денек начинается. Душевно так.
- Эй, монах. – Всадник, свесившись с лошади, схватил меня за плечо.
- Не торопился бы ты так, а то успеешь. Всем надо, все ждут, и ты постоишь. – Тихо, но так что бы я мог расслышать сказал он.
- Нашелся же на мою голову борец за справедливость. - Пробурчал я, и попытался вырваться. Да где там. Он вцепился в меня мертвой хваткой, мне пришлось плюнуть на это бесполезное занятие. Грызя яблоко, я от скуки начал разглядывать окружающих. Чуть поодаль, справа, от меня, громко разговаривала компания каких-то торговцев, обсуждая цены на кожу в этом году. Чуть впереди них стояла повозка с сеном, на козлах сидели двое.
Наверное, отец с сыном. - Подумал я.
Юноша повернулся в мою сторону, и я не замедлил скорчить ему рожу. А папаша то прохвост, листоухую охмурил, молодец. Я с уважением посмотрел на возницу телеги. И как ему удалось, так себе мужичонка, но факт, который не переставал пялиться на меня с козел, оставался фактом.
- Чего уставился, как гном на порох! Тебя не учили, что так смотреть не вежливо?

Обоз продвигался к парому медленно и скучно. Я видел уже стражников, стоящих у переправы, и собирающих плату за проезд. Вот на этот паром, который сейчас подойдет, наверняка влезу. – С некоторым облегчением думал я.
Позади возникла какая-то движуха. Со спины слышались ругань и недовольные вопли. Я обернулся, и это того стоило. Посмотреть было на что.
Сквозь толпу, распихивая народ локтями, и размахивая кадилом, протискивался низкорослый монах, в серой сутане. Дело, у святого отца, было, судя по всему, пресрочное. Иначе, к чему бы степенному священнику, вести себя столь непотребно? На похороны он, что ли, торопится? Однако всадник, благодаря росту своей лошади, возвышавшийся над толпой, был другого мнения. Крепко ухватив святого отца за плечо, для чего ему пришлось низко свесится со своей скотины, всадник не давал ему пройти дальше. Я мысленно пожал плечами, но тут ризник повернул голову в мою сторону, и глаза мои, сами собой широко распахнулись. Под серым капюшоном был гоблин. Самый настоящий. Зеленая кожа и длинный нос выдавали его с ходу.
Я видел гоблинов и прежде. Они иногда появлялись в Оуке на ярмарке, продавали часы, или другие какие свои штучки. Но, что представитель этого народа, может быть священником, мне в голову, как-то прежде никогда не приходило. А с другой стороны, почему нет? Кто-то же справляет обряды и у них.
Гоблин заметил, что я его разглядываю, и лицо его скривилось. Я моргнул. На миг мне показалось (прости господи), будто святой отец скорчил мне рожу. Я отогнал крамольные мысли, и тут монах обратился ко мне.
- Чего уставился, как гном на порох! Тебя не учили, что так смотреть не вежливо?
- Простите. – Смущенно пробормотал я, и отвернулся.
Паром причаливал.

- Надо говорить, - простите, святой отче. – Услышал я за спиной голос монаха.
Меня как-то сама собой, проняла злость. Не на этого монаха, конкретно, а так, вообще. На все неурядицы и неудобства походной жизни, которые навалились на меня в последние дни. На очередь эту, на паром, на усатого стражника, в своем доспехе, похожего на железную бочку.
Идите вы в задницу, святой отче. – Подумал я, но вслух ничего не сказал.
Внезапно лошадь, едущего за нашей повозкой всадника, заржала и взвилась на дыбы, а потом крутанулась на месте, и понеслась, сопровождаемая руганью и проклятьями, в обратную от парома сторону.
Совсем взбесилась скотина. Хотя ее тоже можно понять. В этой толчее и буренка с ума сойдет, и возомнит себя боевым меджарским слоном.
- Поживее!
- А?
Засмотревшись назад, я не сразу сообразил, чего хочет от меня стражник.
- Документы, цель визита, пошлина. – Оттарабанил он, и зло зыркнул на меня из-под шлема.
- А! Да, да. Вот.
Я запоздало полез в сумку, вынимая бумаги, несколько помявшиеся в пути, и протягивая их ему.
- Почтовый курьер. Везу письмо в Аспер. Задержусь на пару дней и сразу назад.
В широкую лапищу стражника перекочевала горсть гарпий, а ко мне вернулись мои бумаги.
- Проезжай. Документы, цель визита, пошлина. – Обратился страж к моему попутчику. Сзади уже протискивался сквозь толпу хозяин всего каравана. Это было надолго. Я кивнул вознице и соскочил с телеги.
Взобравшись на паром, я выбрал себе место в самом углу, и встал, облокотившись локтями о верх реденького заграждения, обегающего паром почти по всему краю. У ног моих плескалась вода. Была слабая надежда, что здесь, в углу, меня не затолкают.

Старая почти разваливающаяся посудина, по какому то недоразумению называемая паромом, скрипела, охала, а на нее все грузили и грузили. Я протиснулся сквозь толпу коров, людей, коней и прочей живности, подошел к борту. Гхол бы побрал все эти лодки, корабли, плоты, паромы и прочую плавающую хрень. Но вот погрузка закончилась,звякнула рында* и паром начал медленно отчаливать. Плыть предстояло не больше получаса, но у меня как-то не хорошо заныло под ложечкой, а желудок начало ощутимо крутить.
- Та-ак, вот только этого мне не хватало. – Я вцепился руками в поручни, на лбу выступил холодный пот.
- Что б мне всю ночь пить с гномами. - Еле слышно простонал я, и меня вывернуло за борт.
- Что святой отче, укачало? – Издевательски сказал, какой то торговец.
- Ничего, ничего, зато кишки прочистишь. – Хохотнул он.
- Чтоб тебя всю жизнь обсчитывали. – Проворчал я, и меня снова вывернуло.
Тяжело дыша и шатаясь, я отошел от края и плюхнулся на пятую точку.
- Нет, ну почему нельзя как все нормальные люди, сделать мост, ни заторов тебе ни проблем, так нет же, пущай народ мучается.
Меня ощутимо мутило но жить уже было можно.
- Сколько нам еще плыть на этой гхолом засраной посудине? - Ни к кому, не обращаясь, проговорил я и уставился в замызганные доски пола.

*Рында - судовой колокол

Маленькая девочка, которую мать держала наруках стоя поближе к борту, чтобы ребенок - не допустите боги - не задохнулся в толчее, с интересом наблюдала за стоящим неподалеку от них монахом, которому явно не нравилось кататься.
- Сколько нам еще плыть на этой гхолом ... - услышала девочка, но мать поспешила переключить внимание девочки на воду за бортом:
-Смотри, Рада, там рыбка плывет!
Рада с сомнением оглядела воду, в которой никто по ее мнению плавать не мог и не пожелала способствовать попытке матери заставить ее позабыть фразу дяденьки монаха:
-Ма-а-м, а что такое "гхолом"?-спросила она, глядя на мать чистыми серыми глазами с любопытством.
-Рада!- в негодовании воскликнула мама девочки. - Ты будешь повторять все, что говорят всякие невоспитанные люди? Не "что такое", а кто такой. Это... Впрочем, тебе неважно знать кто это.
-А разве дяденька монах невоспитаный?- искренне удивилась девочка, которой прививали уважения к служителям богов.
Скрепя сердце мать соврала:
-Это он такую молитву прочел.
Кто-то, слышаваший разговор матери и дочки засмеялся в голос:
-Ага, молитву! Действенную, аж жуть!
-Моли-и-итву,-понимающе протянула девчушка и громко обратилась к стоящему невдалке монаху.- Дяденька монах, повторите пожалуйста еще раз ту молитву, что вы прочли. Я не успела запомнить!
И она с надеждой посмотрела в сторону священнослужителя.

Облокотившись спиной и локтями о борт, Шауг с отстраненным сочувствием наблюдал за знакомым уже священником. Вода была явно не его стихией. Прочистив желудок, монах уселся прямо на доски парома. Лицо его было еще более зеленым, чем у всех представителей его расы. Шауг, благодаря примеси эльфийской крови, таких проблем никогда не имел. Но вид жреца его пронял.
Как назло, к гоблину прицепилась какая-то девочка.
Сейчас он откроет рот, чтоб высказать все, что о ней думает, и его вырвет прямо на нее, если еще осталось чем. – Подумал Шауг. Будучи от природы существом не злым, он решил вмешаться.
- Дяде монаху нехорошо, детка. – Сказал он, жалея, что в карманах не завалялось конфет. – Дяденька болен, и не может сейчас разговаривать. Вот ты скоро вырастешь, пойдешь в школу. Там тебя всем молитвам научат. Боги! Что я несу!? И еще много чему. На вот пока, скушай яблочко.
Он протянул девочке яблоко, большое, красное, надеясь, что это ее отвлечет. Паром пересек уже большую часть реки. На приближающемся причале стояли уже люди, готовые ловить веревки.

- Ты будешь повторять все, что говорят всякие невоспитанные люди? - С издевкой пробурчал я себе под нос.
Люди. Я хмыкнул. Диалог матери и дочки занял мое внимание, тошнота ушла на задний план. У этого эльфа полукровки сочувствия и благородства намного больше, чем у этой женщины. Несмотря на то, что листоухие славятся своей гордыней.
Люди. Я снова хмыкнул. Так меня еще никто не называл. Появилось желание прочесть ей лекцию о расах и их особенностях, но я лишь устало махнул рукой. Что с них взять? Считают себя, чуть ли не пупом земли. Гордые, самовлюбленные, тщеславные. В глазах превосходство, власть, деньги. Я хмыкнул еще раз, вспоминая гномов. Эти бородачи тоже любят деньги, но ради них они готовы работать, что твоя лошадь во время пахоты. А люди… А люди готовы ради пары грифонов перерезать глотку ближнему своему. Ради клочка никчемной земли - калечить сотни жизней и судеб. Да ни один эльф или орк никогда не нападет на соплеменника ради наживы или власти. Они знают, что все они одна раса, одна кровь. Я повернул голову к белобрысому юнцу.
- Да благословит тебя Эхо в твоем пути, сын мой. – Выдавил я, пытаясь улыбнуться.
Повернувшись к девочке, кажется, ее звали Рада, я несколько секунд рассматривал еще не затуманенные обидами, болью и обманом глаза. Улыбнувшись, я ровным голосом обратился к ней.
- Дитя мое, это страшное гоблинское колдунство. - Я грозно выпучил глаза.
– И непосвященный человек, повторив его, может онеметь на несколько лет. - Незаметно для нее, я пригрозил кулаком тому человеку, который что-то говорил о действенности молитвы.
Ясное дело, что тот, если в здравом уме, промолчит. Общаться с дяденьками инквизиторами ему конечно не с руки. А раздуть этот инцидент как богохульство, я мог легко, к тому же у меня имелись несколько свидетелей.
Переведя взор на мать этого милого создания, я виновато улыбнулся, и развел руками.
Злоба прошла. Осталось разочарование. Как тогда, когда мать рассказала мне о моем веселом папаше.
Паром уже почти причалил. На берегу суетились, готовясь принять швартовый. Скоро все кончиться. Я все еще сидел на досках, опасаясь, что тошнота вернется, как только я встану.

Мать Рады с облегчением заметила приближение берега: наконец-то Рада перестанет ставить меня в неловкое положение.
Рада же, между тем, успела стать обладательницей шикарного красного яблока и мечты пойти в школу, где ее научат всему-всему.
-На вот пока, скушай яблочко.- сказал ей добрый дяденька, которому тоже было жаль дяденьку монаха, ведь это так грустно, когда человек не любит кататься.
-Спасибо,- серьезно поблагодарила она за подарок.
Мать ее с благодарностью покосилась на юношу, отвлекшему внимание ее дочери от монаха.
-Видишь, дочка, не стоит трогать дяденьку монаха. Ему не до нас,-ласково сказала она дочери.
Девочка кивнула и стала примериваться с какой стороны бы надкусить чудесный фрукт, как вдруг дяденька монах повернулся к ней:
- Дитя мое, это страшное гоблинское колдунство, -сказал он, грозно глядя на нее, и она испугалась совсем на чуточку.
Ей вдруг стало жаль дяденьку монаха: Много, наверное, его друзей заколдовались и не могут говорить, и, наверное, он не рад, что катается, потому что без них. Я бы тоже грустила, если бы Ирма не могла говорить. Надо ему сказать, что все будет хорошо...
-Дяденька монах, я честно-честно не стану повторять это колдунство! И ваши друзья тоже расколдуются! Честно-честно!-выпалила Рада, и собрав волю в кулачок протянула колдунствующему монаху яблоко.-Берите! Вас оно развеселит больше чем меня! Мне мама еще купит! Да, мам?
Мать Рады, когда-то гордая, что ее дочь в свои шесть лет так свободно говорит теперь готова была провалиться на месте. Это же надо так мать позорить?! Вот я отцу все расскажу, он ей объяснит как себя вести.
-Конечно, радость моя,-елейным голосом сказала она Раде.-А теперь, давай поиграем в молчанку?
Девочка виновато улыбнулась деденьке монаху и со вздохом начала любимую мамину игру.

- Да благословит тебя Эхо в твоем пути, сын мой.
Я смущенно пробормотал что-то вроде, - Спасибо. Пожалуйста. Здравствуйте, - и отвернулся к воде, стараясь не прислушиваться к беседе монаха, девочки и ее матери.
Внимание мое сами собой заняли люди на причале. Кроме стражи и работников, там находилось несколько купцов, прибывших с караванами. Часть их имущества уже перевезли, часть была на пароме, а что-то еще оставалось на том берегу. Торговцы суетились, бегали по причалу, создавая вид бурной деятельности. Я поморщился. Не люблю суету и давку.
Паром причалил, с глухим стуком ткнувшись в деревянные доски. Путешествующие на нем стали сходить на берег. Свалил и я, замешавшись в толпе. Ждать, пока начнут перетаскивать грузы, и вести лошадей, я не собирался.
Несмотря на то, что морской болезнью я не страдал. Оказаться на твердой почве было приятно. Здесь поток повозок, всадников и пеших разделялся. Кто-то сворачивал на окружную дорогу, ведущую к переправам в другие соседствующие государства, или, кружным путем, в порт, освобождая караваны от необходимости заезжать в сам город. Кто-то растворялся на улицах нижнего города, начинающихся от самого, почти, парома, чередой малоэтажных домиков взбегающего вверх по холму к городской стене. Туман рассеялся, и стену, серой громадиной возвышающуюся впереди, я видел отчетливо. Я выбрал дорогу, прямую, тянущуюся вперед, ведущую в сам город. За дорогой следили. Идти по ней было легко.

--> Нижний город. Улицы.

Паром уже швартовался, когда ребенок выпалил.
-Дяденька монах, я честно-честно не стану повторять это колдунство! И ваши друзья тоже расколдуются! Честно-честно.
- Берите! Вас оно развеселит больше чем меня. Девочка протянула мне яблоко. Мне мама еще купит! Да, мам?
Я со вздохом поднял глаза на ребенка, протянул лапу и взял яблоко, тем временем незаметно доставая из сумки второе. И глядя лукавыми глазами на Раду, разжал оба кулака. В каждом из них было по яблоку.
- Держи, говорят фрукты полезны для растущего организьму. – Я всучил оба яблока девочке и поднялся. Тем временем паром окончательно причалил и его живой и не очень груз медленно, но верно стал перемещаться на берег. Позвякивая кадилом, я принялся протискиваться к сходням.
- Не толкайтесь! Пропустите! Шо вы на меня легли! Не мешайте телеге! – Гомонили люди.
- А-а, вы мне на ногу наступили! – Это сказал уже мне, плутоватого вида мальчонка лет двадцати.
- Ща еще и в ухо дам, руки переломаю и в зад засуну, чтоб знал, как по карманам честных граждан лазить. – Я хищно оскалился. Юный любитель горстей и оплеух как-то сразу сник и постарался скрыться в толпе.
- Вот ведь хеновина выходит, еще с парома не сошел, а уже чуть не обворовали. В Аспере наверное вообще, глаз да глаз. – Пробурчал я себе под нос и сошол с парома. До чего же хорошо на суше, эх просто прелесть, если бы ни это грешное наследство хрен бы я сюда поперся.
- Ладно, оттого, что я стою тут как кто блин, собственно как гоблин на сходнях, - улыбнулся собственному второсортному каламбурчику. - нотариальная контора ближе не станет. – Пробубнил я и потопал по дороге ведущей в город.

--> Нижний город. Улицы.